— Вам нет нужды представляться, — спокойно сказал Робеспьер. — Я был на заседании суда сегодня и раньше на допросе. Эти бумаги, которые обвинитель вытащил у вас из-за Форсажа, — ведь они не ваши.

Затем она услышала звук крадущихся шагов, кто-то направлялся к ним. Они были не одни в камере. Она вскочила, громко застонав, когда почувствовала на своем плече чью-то руку.

— Мирей, пожалуйста, прости меня за то, что я сделал! — выкрикивал голос, который принадлежал художнику Давиду. — Мне пришлось привести его сюда — у меня не было выбора. Мое дорогое дитя…

Давид кинулся к ней и спрятал лицо у нее на шее. Через его плечо она увидела, как вытянулось лицо человека в напудренном парике, загорелись огнем зеленые глаза Максимилиана Робеспьера. Его улыбка быстро сменилась выражением изумления, затем ярости, когда он поднял фонарь повыше, чтобы было лучше видно.

— Вы глупец! — взвизгнул он срывающимся голосом, поднял ошалевшего Давида с колен и показал на Шарлотту. — Говорил я вам, что будет поздно! Но нет, вам хотелось дождаться решения суда. Можно подумать, ее помиловали бы! Теперь она сбежала, и все из-за вас!

Он поставил фонарь обратно на стол, разлив немного масла, затем подошел к Шарлотте и поднял ее на ноги. Держа одной рукой Давида, другой он ударил ее по лицу.

— Где она? — вопил он. — Что ты с ней сделала? Ты умрешь вместо нее, не имеет значения, что она наговорила тебе, клянусь, если ты не признаешься! Умрешь!

Шарлотта вытерла кровь с разбитых губ, гордо выпрямилась и взглянула на Робеспьера, Затем она улыбнулась.

— Именно это я и собираюсь сделать, — спокойно сказала она.

Лондон, 30 июля 1793 года

Было уже около полуночи, когда Талейран вернулся домой из театра. Бросив свой плащ на стул при входе, он направился в маленький кабинет, чтобы налить себе хереса. В холл быстро вошел Куртье.

— Монсеньор, к вам гостья, — произнес он громким шепотом. — Я разрешил ей побыть до вашего прихода в кабинете. Похоже, у нее есть что-то важное. Она сказала, что у нее известия о мадемуазель Мирей.

— Слава богу, наконец-то! — произнес Талейран, ринувшись в кабинет.

Там перед камином стояла стройная женщина, закутанная в черный бархатный плащ. Она грела над огнем руки. Когда Талейран вошел, она откинула капюшон и позволила плащу соскользнуть с ее обнаженных плеч. Белокурые волосы рассыпались по ее груди. При свете огня Морис видел трепещущую плоть в глубоком вырезе платья, профиль, освещенный золотым сиянием, прямой нос и подбородок с ямочкой. Декольте великолепно подчеркивало ее формы. Морис не мог вздохнуть, боль скрутила его сердце, и он застыл в дверном проеме.

— Валентина! — прошептал он.

Великий Боже, как это могло произойти? Как могла она вернуться из могилы?

Она обернулась к нему и улыбнулась, ее голубые глаза сияли, искорки света блестели в волосах. Плавной, текучей походкой она двинулась к нему, замершему на пороге, и преклонила перед ним колени, прижалась лицом к его руке. Другой рукой он коснулся ее волос и погладил их. Его сердце разбивалось вновь. Как это могло произойти?

— Монсеньор, я в большой опасности, — прошептала гостья низким голосом.

Это не был голос Валентины. Морис открыл глаза, чтобы посмотреть на обращенное к нему лицо — такое красивое, так похожее на лицо Валентины… Но это была не она.

Его взгляд пробежал по золотистым волосам гостьи, ее мягкой коже, тени между грудями… И тут, в отблесках пламени в камине, Морис увидел, что она держит в руках и протягивает ему. Это была золотая пешка, сверкающая драгоценностями, пешка из шахмат Монглана!

— Вверяю себя вашему милосердию, сэр, — прошептала женщина. — Я нуждаюсь в вашей помощи. Мое имя Кэтрин Гранд, и я приехала из Индии…

Черная королева

Алжир, июнь 1973 года

Итак, Минни Ренселаас оказалась предсказательницей.

Мы сидели в ее комнате с огромными, от пола до потолка, окнами, увитыми снаружи диким виноградом. На бронзовом столике стояли закуски — их принесли с кухни несколько женщин в чадрах и исчезли так же бесшумно, как и появились.

Лили развалилась на груде подушек, разбросанных по полу, и увлеченно поедала гранат. Я сидела рядом с ней в глубоком кожаном кресле и жевала пирог с начинкой из киви и хурмы. Напротив нас на оттоманке зеленого бархата вольготно расположилась Минни Ренселаас.

Наконец-то я встретилась с ней — с предсказательницей, которая шесть месяцев назад втянула меня в эту опасную игру. У нее было множество лиц. Для Нима она была доброй приятельницей, вдовой последнего консула Нидерландов, способной защитить меня, если я попаду в переделку. Если верить Терезе, передо мной сидела весьма известная в городе особа. Для Соларина она была связной. Мордехай считал ее своим союзником и старым другом. Если послушать Эль-Марада, она была Мокфи Мохтар из Казбаха — владелицей фигур шахмат Монглана. Для каждого из нас она была иной, однако все сводилось к одному.

— Вы — черная королева! — сказала я.

Минни Ренселаас улыбнулась загадочной улыбкой.

— Добро пожаловать в Игру! — сказала она.

— Так вот при чем тут пиковая дама! — воскликнула Лили, выпрямившись на диванных подушках. — Она — игрок, и значит, она знает все ходы!

— Ведущий игрок, — согласилась я, все еще изучая Минни. — 0на и есть та самая предсказательница, с которой я встретилась благодаря ухищрениям твоего отца. И если я не ошибаюсь, она знает об этой Игре гораздо больше, чем просто ходы.

— Вы не ошибаетесь, — согласилась Минни, улыбаясь, словно чеширский кот.

Непостижимо, как по-разному выглядела она при каждой нашей встрече. Сейчас, когда она сидела на темно-зеленой оттоманке, одетая в мерцающее серебро, на ее сияющей коже не было заметно морщин, и эта загадочная женщина выглядела гораздо моложе, чем в прошлую нашу встречу, когда она танцевала в кабаре. И уж совсем трудно было узнать в ней очкастую предсказательницу или старуху в черном, кормившую птиц у штаб-квартиры ООН. Не человек, а хамелеон. Интересно, каково же ее настоящее лицо?

— Наконец-то ты пришла, — произнесла она низким голосом, напоминающим журчание бегущей воды. Она говорила с легчайшим акцентом, происхождение которого трудно было определить. — Я ждала тебя так долго… Но теперь ты можешь помочь мне.

Мое терпение лопнуло.

— Помочь вам? — спросила я. — Послушайте, леди, я не просила вас «выбирать» меня для этой игры. Но раз уж я здесь, вы дадите мне ответы на мои вопросы, совсем как говорилось в вашем стишке. И извольте открыть мне «великое и недоступное, чего я не знаю». Я уже по уши сыта тайнами и загадками. В меня стреляли, меня преследует тайная полиция, я стала свидетелем двух убийств. Лили разыскивает иммиграционная служба, и ее вот-вот упекут в алжирскую тюрьму — и все это из-за вашей так называемой Игры!

Выпалив все это, я замолчала, чтобы восстановить дыхание а эхо моего голоса еще металось по комнате. Кариока в поисках защитника прыгнул на колени Минни, и Лили возмущенно уставилась на своего пса.

— Отрадно видеть, что у тебя есть решимость, — спокойно отметила Минни.

Она погладила Кариоку, и маленький предатель свернулся у нее на коленях и разве что не мурлыкал, как ангорский кот.

— Однако в шахматах куда больше решимости необходимо терпение, твоя подруга Лили может это подтвердить. В ожидании тебя мне потребовалось все мое терпение. С огромным риском для жизни я отправилась в Нью-Йорк, только чтобы встретиться с тобой. До этого путешествия я не покидала Казбах целых десять лет, со времени революции в Алжире. На самом деле я узница здесь. Но ты освободишь меня.